Нейробиология и современные мифы

Успехи нейробиологии породили множество легенд, которые успели вкупе с несколько сомнительными социокультурными концепциями прочно укорениться в образовании.

Нейробиологические открытия используются в самых разных областях практической деятельности, и не в последнюю очередь в образовании. Действительно, где же ещё применять сведения о работе мозга, как не в учебных программах, методиках и т. п.? И большая доля статей, как научно-популярных, так и сугубо научных, в которых встречаются слова "мозг" и "МРТ", заканчивается обязательной виньеткой о том, что полученную информацию "можно использовать, чтобы повысить эффективность обучения".

Нейробиологические данные, бесспорно, и могут, и должны помочь при обучении детей с психоневрологическими аномалиями, такими как аутизм, дислексия и пр., или, скажем, создать более эффективные технологии обучения иностранному языку. Однако, как и у всякой науки, у нейробиологии есть свои мифы, расцветающие особенно пышно в отношении человеческого мозга — тем более что эта отрасль сейчас переживает настоящий бум. И мифы благополучно переходят в психологию и педагогику, весьма прочно укореняясь там.

Tom Bennett

Том Беннетт, известный британский педагог, перечисляет некоторые из этих мифов в короткой статье, опубликованной в журнале New Scientist. Многие из нейробиологических легенд, пишет он, пошли "в народ" до того, как их перепроверили. И даже если проверка опровергала первоначальные результаты, психологический, социологический, педагогический и прочий "народ" с нейробиологической игрушкой расставаться уже не хотел. 

Один из самых характерных примеров — история с право- и левополушарными людьми. Всё началось со статьи, вышедшей в 1961 году: её автор Роберт Сперри заметил, что у больных эпилепсией (подчёркиваем: больных эпилепсией!) разрыв связи между полушариями затрудняет выполнение неких когнитивных задач. На основании этих данных впервые родилась идея о том, что разные полушария — это как два разных мозга, каждый со своей памятью, каждый со своими ощущениями и особенностями психических процессов. Раньше такое наблюдали только у обезьян. Соответственно, родилась идея о том, что особенности того или иного полушария можно увидеть и в норме, при ненарушенной связи между ними, и что по этим особенностям можно понять, какое из них доминирует.

Поначалу эта гипотеза находила всё больше подтверждений, и всё это достигло апогея, когда Гереон Финк из Дюссельдорфского университета (Германия) и Джон Маршалл из Оксфорда (Великобритания) с помощью сканирования мозга обнаружили "полушарное доминирование". Вот с этого момента концепция деления людей на правополушарных творческих и левополушарных логических перешла, что называется, во всеобщее употребление. Студентов по сей день заставляют проходить психологические тесты, призванные выяснить их "полушарность". 

Самое смешное, что уже через год Финк и Маршалл повторили свои эксперименты — и получили противоположные результаты! То есть теперь никакого "полушарного доминирования" уже не было. Но было поздно — и нейробиологам до сих пор приходится опровергать эту, чего уж там, довольно красивую и простую концепцию. Сейчас принято считать, что никакой общей поляризации личности по полушариям нет, что полушария постоянно взаимодействуют друг с другом довольно сложным образом, но это самое "принято считать" до ширнармасс, в том числе психолого-педагогических, ещё не дошло. Не успело!

В 2011 году, например, было организовано удивительное движение "за всеобщую правополушарность", если можно так выразиться, называющееся No Right Brain Left Behind. У его истоков стояли нью-эйдж-гуру Дипак Чопра , что понятно, и — сюрприз! — британский советник по вопросам образования Кен Робинсон. Ещё пример: книга Дэниэла Пинка "Будущее за правым полушарием", написанная в 2005 году, была переведена на 20 языков и до сих пор удерживается в списке бестселлеров газеты New York Times.

Но полушария — это ещё не всё. Том Беннетт рассказывает также о теории, которая, по его мнению, наносит образованию куда больший вред. Речь идёт о так называемых стилях обучения, каковые основываются на представлении о том, что все люди разнятся по восприятию мира. Что есть те, кто предпочитает смотреть, есть любящие слушать, читатели-писатели и кинестеты. Следовательно, детей в школе лучше учить в соответствии с их типом: кому-то картинки показывать, кому-то давать читать книжки и т. д. 

Эту идею подхватило, к примеру, Министерство образования Великобритании, порекомендовав педагогам принять её к сведению. Число стилей обучения стало расти, и сейчас их насчитывается аж 71. Однако, во-первых, внятных нейробиологических доказательств целесообразности такой типизации нет. А во-вторых, разрастание типов обучения в действительности говорит о том, что ко всякому ребёнку-ученику нужен индивидуальный подход: мысль здравая, но, надо полагать, несколько подзатёршаяся, а потому, видимо, подзабытая. 

Примером другой прогрессивной, но необоснованной теории может быть гипотеза эмоционального интеллекта, которая выросла из теории множественного интеллекта Говарда Гарднера. 

Суть её, коротко, в том, что, управляя эмоциями, мы можем "продвинуть" наше мышление. То есть, занимаясь собственными эмоциями, мы можем достичь значительных академических успехов. Поначалу были даже какие-то нейробиологические подтверждения того, что эмоциональный интеллект связан с обычным, но потом, как часто бывает, при более подробном анализе эти сведения несколько поблекли. Нынче нейробиологи постепенно приходят к тому, что мозг работает вовсе не так, как предполагается в теории множественного интеллекта, и сам Гарднер был вынужден признать, что его теория почти не находит доказательств в реальной жизни. 

Если вернуться к эмоциональному интеллекту, то вот вам ещё одна проблема: в этой теории приходится оперировать понятиями, которые кто как хочет, так и понимает. Казалось бы, эффективность эмоционального интеллекта можно проверить с помощью объективных показателей — просто взглянув на академическую успеваемость тех, кто этот самый интеллект разрабатывает. Но в 2005 году американский психолог Фрэнк Лэнди сообщил, что никакой связи между эмоциональным интеллектом и академическими успехами нет, что тут нельзя говорить даже о статистической корреляции. 

Наконец, ещё одна группа мифов связана с "умными таблетками", или ноотропами, — препаратами, которые якобы помогают соображать. Здесь необходимо понимать, что эти лекарства могут оказывать вспомогательное действие, поддерживать мозг в сложной ситуации, при болезни и т. д. Но вот насчёт того, что они прибавляют ума, ускоряют мышление, — тут, как говорится, есть большие сомнения; достоверных данных насчёт влияния таких таблеток на высшие когнитивные функции (равно и об их безопасности) очень и очень мало. Между тем в некоторых американских вузах до четверти студентов могут употреблять, к примеру, атомоксетин, который прописывают при синдроме дефицита внимания. Просто потому, что он, как считается, помогает думать. 

В разнообразных психологических теориях никогда не было недостатка. Но сейчас, когда новости из аппарата для магнитно-резонансного сканирования появляются в открытых и любознательных СМИ наряду с пресс-релизами из жизни кандидатов в мэры и со сплетнями с голливудских съёмочных площадок, все почему-то вдруг решили, что нейробиологи смогут обосновать любую социально-инновационную чуху. Глядя на всё это, специалисты, к примеру, по биосинтезу белка могли бы восславить небо — просто за то, что оно дало им для изучения такой исключительно непубличный объект исследования, как рибосома.

Взято.