Буллинг ― непростая для обсуждения и исследования тема: с одной стороны, практически все люди так или иначе встречались с ситуациями травли, с другой — с ними связаны переживания страха, вины, стыда, беспомощности, ненависти, отчаяния, и эти переживания очень мало обсуждаются.
Первые исследования феномена подростковой травли
Травля, или буллинг (иногда также используется термин "моббинг"), — это сложный социальный феномен, имевший место, вероятно, на протяжении всего периода существования человека, его жизни в коллективе. Наиболее часто он определяется как систематическое целенаправленное агрессивное поведение при условии неравенства сил или власти участников. Ключевые характеристики ― намеренность, регулярность, неравенство силы или власти. Особенно активно, как одна из важнейших, за рубежом эта тема обсуждается в рамках психологии образования; в России проблематика травли только начинает приобретать статус предмета обсуждения и исследования, количество научных работ по данной теме возрастает от одной-двух в год с 2001 по 2009 год до 112 работ в 2016 году.
Несмотря на то что первые публикации на тему травли в образовательной среде появились в 1905 году [1], наибольший вклад в решение проблемы внесли скандинавские исследователи: шведский школьный врач Петер-Пауль Хайнеманн, особенно норвежский психолог-исследователь Дан Ольвеус, педагог и социолог Эрлинг Георг Руланн, эстонско-шведский когнитивный психолог Анатоль Пикас. В последние годы заметный вклад в исследование и разработку системы профилактики в образовании был сделан финским психологом Кристиной Салмивалли. Особенно значительной была работа Дан Ольвеуса: именно благодаря ему явление буллинга в научной области стало видимым и надолго определило тренд мировой психологии.
В первую очередь благодаря работе скандинавских психологов исследования в области феноменологии и технологий профилактики и прекращения буллинга стали стремительно развиваться во всем мире. Их актуальность остается очень высокой в силу существования тяжелых последствий буллинга у всех участников. В России темой исследования травли и буллинга занимались в разное время И.С. Кон, С.Н. Ениколопов, В.С. Собкин, С.В. Кривцова, А.А. Бочавер, К.Д. Хломов.
Феномен травли как предмет психологической науки располагается на стыке психологии личности, социальной и клинической психологии. Для изучения отношений, агрессии, власти сначала проводились отдельные эксперименты (наиболее яркие ― эксперименты Стэнли Милгрэма с электрическими разрядами и тюремный эксперимент Филипа Зимбардо), в последнее время материал для изучения тех же феноменов можно найти в повседневной действительности.
Проявления буллинга
Различают травлю прямую, когда ребенка бьют, обзывают, дразнят, портят его вещи или отбирают деньги, и косвенную: распространение слухов и сплетен, бойкотирование, избегание, манипуляция дружбой ("Если ты дружишь с ней — мы с тобой не друзья"). Также могут использоваться сексуально окрашенные комментарии и жесты, угрозы, расистские прозвища.
Прямая травля происходит в основном в младшей школе, а пики косвенной травли приходятся на переходы в среднюю и старшую школу [2]. Мальчики больше девочек склонны участвовать в травле в разных ролях [3], они же чаще становятся жертвами физической травли, у них отбирают деньги и портят вещи, им угрожают и заставляют их что-то делать, в то время как девочки чаще становятся жертвами сплетен, непристойных высказываний и жестов [4]. С распространением интернета появилась новая форма травли — кибербуллинг, травля с использованием современных технологий: СМС, электронной почты, социальных сетей и так далее.
Распространенность буллинга
По данным первого анонимного исследования, проведенного Д. Ольвеусом в 1980-х годах, было выявлено, что 15% детей регулярно сталкиваются с ситуацией травли: 9% являются жертвами, 7% — преследователями, 2% осваивает обе роли [5]. В разные годы исследователи получили различные данные. Например, по данным 2007 года, в США 32% учеников переживали опыт школьной травли: насмешки, распространение слухов, битье, плевки, угрозы, отказ в общении, их заставляли делать то, что они не хотели, или портили их имущество [6].
Кросс-культурное исследование травли подростков в Европе в 2005 году показало разброс: от 9% мальчиков в Швеции до 45% в Литве и от 5% девочек в Швеции до 36% в Литве переживали два или более эпизодов буллинга в течение месяца [7]. В целом по данным авторов в различных культурах от 5 до 75% школьников во всем мире имеют опыт жертв традиционной травли на протяжении обучения в школе [8]. В том, что касается травли с использованием современных компьютерных технологий, кибербуллинга, то в среднем 10–40% школьников и молодежи имели опыт жертв кибербуллинга в 2010 году [9].
По нашим готовящимся к публикации данным 2016 года по Москве, до 71,2% подростков имеют опыт участия в кибертравле, при этом наиболее ярко представленным способом (59,1%) является оскорбление или унижение других в социальных сетях. До 17% учителей также подвергаются кибербуллингу со стороны учеников [10].
Жертва и преследователь
Есть три основные роли участников ситуации буллинга ― это жертва, преследователь, свидетель. Они в целом нежестко закреплены и могут меняться от ситуации к ситуации и от группы к группе. Однако исследователи часто говорят о том, что активное освоение ребенком одной из ролей обеспечивают его внутренние предпосылки. Участники буллинга обладают определенными личностными и поведенческими чертами и имеют ряд сопряженных с ролями социальных рисков.
Для жертв травли характерна чувствительность, тревожность, склонность к слезам, физическая слабость, низкая самооценка, у них мало социальной поддержки, друзей, такие дети предпочитают проводить время со взрослыми [11]. В качестве образца жертвы травли можно описать замкнутого ребенка с поведенческими нарушениями, отрицательными убеждениями о самом себе и социальными и коммуникативными сложностями [12]. Такие особенности могут формироваться и в качестве последствий травли, но могут выступать ее предпосылками, восприниматься в качестве "сигналов" для других детей о том, что этого ребенка легко сделать жертвой [13].
Многочисленные исследования показывают, что в группу риска по возможности оказаться в роли жертвы попадают дети, имеющие:
- трудности в обучении [14],
- синдром дефицита внимания и гиперактивности,
- расстройства аутистического спектра,
- диабет,
- эпилепсию [15],
- нарушения веса [16]
- и другие нарушения и хронические заболевания, особенно влияющие на внешность [17].
Типичного преследователя можно описать как человека импульсивного и готового применить насилие для самоутверждения. Дети, практикующие преследование других детей, склонны демонстрировать грубость и отсутствие сострадания к жертве, могут быть агрессивны со взрослыми, им трудно соблюдать правила [20]. Они могут представляться одиночками с дефицитом социальных навыков, но это не так: они менее депрессивны, одиноки и тревожны, чем их сверстники, и часто имеют среди них высокий социальный статус [21] и группу сообщников, пусть даже небольшую [22].
Преследователи обладают высоким эмоциональным интеллектом, они хорошо распознают чужие эмоции и психические состояния и успешно манипулируют детьми [23]. Основными мотивами буллинга у преследователей являются потребность во власти, чувство удовлетворения от причинения вреда другим и вознаграждение ― материальное (деньги, сигареты, другие вещи, отбираемые у жертвы) или психологическое (престиж, социальный статус и тому подобное) [24]. Негативные последствия того, что такое поведение для них становится привычным, — низкая успеваемость и прогулы, драки, воровство, вандализм, хранение оружия, употребление алкоголя и табака [25].
До 3% детей совмещают обе роли, одновременно и ведя себя агрессивно, и провоцируя других детей на причинение себе вреда или в одних ситуациях в классе являясь преследователем, а в других становясь жертвой ― это так называемые "преследователи/жертвы", или "провоцирующие жертвы" [26]. Характеристики, которыми они часто обладают, ― это гиперактивность, импульсивность, неуклюжесть, вспыльчивость [27] в сочетании с проблемами в поведении, слабым самоконтролем, низкой социальной компетентностью, сложностями с сосредоточением и учебой, тревожностью и наличием депрессивной симптоматики; они инфантильнее, чем их сверстники [28]. Хотя таких детей мало, с ними наиболее сложно работать учителям [29], и они получают меньше всего сочувствия и поддержки от других детей. Именно для них наиболее характерно суицидальное и аутоагрессивное поведение [30].
Свидетели травли
Третья группа участников буллинга, ключевая с точки зрения профилактики, — это свидетели, именно в нее входит большинство участников. По данным канадских исследователей, до 68% учеников средней школы бывали свидетелями травли в школе в 2010 году [31]. Интересно, что практически все дети (но чем старше, тем реже) сообщают о чувстве жалости к жертве, но меньше половины пытаются ей помочь [32]. Реакция свидетелей чрезвычайно важна для происходящего: присоединение к травле и даже малейшее ее одобрение (улыбка, смех и тому подобное) свидетелей служит вознаграждением для преследователей, а сопротивление и попытки поддержать жертву удерживают преследователя от дальнейшего насилия [33]. Свидетели сталкиваются с внутренним конфликтом, который состоит в том, что попытка прекращения травли сопряжена со страхом лишиться собственной безопасности и собственного статуса в детском коллективе. Негативным последствием для свидетелей травли становится формирование мироощущения, когда они воспринимают среду как небезопасную, переживают страх, беспомощность, стыд за свое бездействие и одновременно испытывают желание присоединиться к агрессору. У свидетелей слабеет способность к эмпатии.
Причины буллинга
Последние двадцать лет в мире и три года в России проводятся различные исследования травли и буллинга. Фокусом внимания становятся как индивидуальные особенности, так и особенности среды. Безусловно, в различных обществах буллинг будет восприниматься и проявляться по-разному. Например, по данным исследований японских исследователей, в Японии до 60% взрослых в возрасте от 25 до 60 лет указывают, что подвергались травле на работе, причем в качестве основной формы травли они указывают отсутствие обратной связи на выполненную работу. В Скандинавии в результате регулярного проведения программ профилактики буллинга за двадцать лет было показано трехкратное снижение общего числа школьников, вовлеченных в ситуации травли, но в то же время соотношение жертв и агрессоров изменилось от 1 к 1 до 1 к 2 в пользу агрессоров и не привело к исчезновению травли совсем.
Помимо индивидуально-личностных предпосылок участников возникновению буллинга способствуют такие особенности социального контекста, как, например, наличие в семье жертв травли, либо домашнего насилия [34], либо гиперопеки, выученной беспомощности ребенка [35]; дети, которые выступают инициаторами травли, часто подвергаются жестокому обращению в семье [36]. Что касается поведения учителя, то это фигура, способная остановить или поддержать насилие; от него зависит субъективное ощущение безопасности ребенка в классе. Также на детей влияют трансляция насилия в СМИ, опасность среды и сообщества. Риск буллинга возрастает в социально дезорганизованной среде, с высоким уровнем перенаселенности, алкоголизации и наркомании [37].
Различные кризисы ― семейный (например, развод, повторный брак родителей), социальный (революция, перестройка) ― могут существенно повышать агрессивность ребенка и одновременно его уязвимость, что существенно увеличивает риск того, что ребенок окажется вовлечен в травлю как жертва или агрессор [38].
Травля в школе
До конца 80-х годов прошлого столетия в мире и, в частности, в России буллинг воспринимался практически всеми в обществе как часть "нормального" пути взросления и элемент воспитательного процесса. Лишь полученные в результате ряда исследований данные позволили яснее увидеть пути эскалации буллинга и его последствия для участников. Традиционная форма образования построена на трансляции знаний и общественных принципов в рамках властных отношений "ученик ― учитель", где при этом ученик является пассивным благополучателем, а учитель ― активным "благожелателем".
Для упорядочивания иерархии и регуляции тревоги о своем социальном положении в группе (например, в классе) дети будут использовать те же методы, что и учителя, выстраивая отношения на власти и контроле. Учителя часто могут не останавливать травлю, руководствуясь идеями о "пользе" буллинга: если дети научатся отстаивать себя, их не будут обижать, или буллинг помогает усвоить социальные нормы, или что дети становятся жертвами, только если избегают других детей [39 ]. Наше исследование отношения учителей к буллингу показало, что они склонны занимать позицию "активных наблюдателей": они представляют буллинг в деталях, понимают его причины и последствия, могут представить себе разнообразные возможные способы реагирования, однако их реальные попытки реагировать на ситуации буллинга редки и малоэффективны [40 ].
Для российской культуры проблема буллинга актуальна давно, поскольку принуждение в условиях неравенства власти традиционно и интенсивно присутствует как в вертикальных отношениях (родитель ― ребенок, учитель ― ученик, начальник ― подчиненный), так и в горизонтальных (между коллегами, сверстниками, супругами, сиблингами). Данная тема включена в изучение безопасности образовательной среды [41]. По разным данным, от 25 до 75% современных российских подростков хотя бы раз участвовали в буллинге [42], 13% школьников имеют опыт жертв, 20% ― агрессоров, причем в больших городах уровень буллинга выше, чем в сельской местности [43].
Обсуждение буллинга и его социально-культурных предпосылок исторически строилось на описаниях примеров [44] и изучении индивидуальных характеристик участников травли. Например, по данным В.Р. Петросянц, жертвы характеризуются снижением самоуважения, самопринятия, сильным самообвинением, а для преследователей характерны позитивное самоотношение, самоуважение, самопринятие и высокая зависимость от группы [45]. М.М. Кравцова дает феноменологическое описание ситуаций обращения с детьми-изгоями, анализирует "обзывалки" и "дразнилки" в подростковой среде, а для прекращения травли предлагает развивать толерантность у подростков-агрессоров и повышать доверие к подростку-изгою [46]. Это подход, характерный для отечественной педагогической практики, который, однако, скорее направлен на совладание с "симптомом", чем на предотвращение причин буллинга.
Точно известно, что буллинг существует не только в образовательной среде. Так, в исследованиях, проведенных в МВД России и воинских частях, зафиксировано наличие деструктивных взаимоотношений, закрытых от командно-преподавательского состава, имеющих форму принуждения, угроз, унижения, различных видов отчуждения членов группы, а также применения физической силы [47]. В других социологических исследованиях подразделения военнослужащих срочной службы определяются как "многоуровневые статусные системы организованного насилия".
Насилие выступает объединяющим фактором (призыв ― недобровольность службы в армии, формирование людей в группы в принудительном порядке) и средством самоорганизации (дедовщина ― аналог буллинга). Возможно, что буллинг может служить способом совладания с эмоциональным напряжением от пребывания в принудительно сформированных группах.
Недостаток мотивации к выполнению поставленных задач у солдат (как и у многих школьников) также приводит к использованию вышестоящими разницы во власти для регуляции поведения через послушание, безответность и беспомощность. Травля служит механизмом обеспечения нужного поведения и потому негласно поддерживается учителями/офицерами [48 ].
Кибербуллинг
Современная повседневная жизнь отличается активным общением в виртуальном мире, и подростки и молодежь включены в процесс социализации вместе со знакомствами, референтными группами, освоением различных социальных ролей и норм, в значительной степени локализующийся в интернете [49]. Вслед за перемещением общения в интернет появился кибербуллинг ― новая и стремительно распространяющаяся и за рубежом, и в России форма травли, использующая возможности интернета (в первую очередь анонимность и огромное число пользователей) для агрессивного преследования человека. Кибербуллинг вызывает не менее сильную тревогу у детей, чем травля в "реальном" мире, но особенность процессов в интернете состоит в том, что информация о травле не исчезает, ее практически невозможно удалить, а стигматизирующая информация любой степени достоверности остается доступной и тиражируется.
Традиционная форма буллинга оказывается в некотором смысле безопаснее, потому что в нем нет неопределенности, присутствующей в виртуальном пространстве, и она имеет временные и пространственные ограничения, которые отсутствуют при коммуникации в интернете. Подростки выступают наиболее уязвимой группой для кибербуллинга. До 80% российских детей выкладывают в Сеть свою фамилию, точный возраст, номер школы, и у трети опрошенных детей настройки профиля позволяют всем видеть личную информацию о пользователе; за рубежом 62% детей выкладывают в общий доступ личные фотографии [50]. Уже известны случаи суицидов, совершенных подростками после киберпреследования.
Все эти данные говорят о том, что буллинг может изменяться и в то же время является некоторой довольно стабильной характеристикой, присущей человеческому обществу. Судя по всему, он является продолжением и отражением авторитарных способов управления и притеснения в сообществе в целом. Притом что люди добились достаточных успехов в изучении буллинга и его последствий и был найден ряд технологий, позволяющих эффективно снижать ситуации травли, тем не менее изучение этого феномена необходимо продолжать.
Автор: Кирилл Хломов - кандидат психологических наук, старший научный сотрудник лаборатории когнитивных исследований ИОН РАНХиГС
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.